"12" длится два с половиной часа, ее действие разыгрывается в замкнутом мужском сообществе (в суде присяжных), а тема самым непосредственным образом связана с войной – только не иракской, как фильм "К печати" Брайана де Пальмы, а чеченской. Есть в фильме и типичный для венецианского конкурса дух киномании: "12" – ремейк классического фильма Сидни Люмета "Двенадцать разгневанных мужчин".
Интеллектуальный триллер Никиты Михалкова "12" выходит в год 50-летия фильма Люмета. Действие перенесено в наши дни. Судят чеченского подростка, обвиненного в убийстве приемного отца - русского офицера. Суд происходит в школьном спортзале. Фильм Михалкова идет на час дольше картины Люмета, что не делает его менее напряженным: режиссер не только умело раскрутил детективную интригу, но и наполнил ленту юмором и колоритными характерами, отмечает "Российская газета".
У героев нет имен, только номера. Зато каждому дан свой момент истины, когда он может в монологе рассказать свою историю. Чтобы сделать идею ленты (каждый человек имеет право на справедливый суд) более осязаемой, автор выводит действие из замкнутого пространства: дает предысторию: детство подсудимого, его мать, его отчима - русского офицера, женившегося на чеченке.
Заседание затягивается: герои увлекаются проверкой обвинения. Они проводят следственный эксперимент, шаг за шагом опровергая прокурорские доказательства. Присяжные начинают примерять судьбу юного чеченца на себя и так вводят в действие такое необходимое человеческое качество, как сочувствие.
В "12" подана "еврейская тема", воплощенная в герое Валентина Гафта, - он мудро терпелив, философски отражает антисемитские нападки "защитника" русского народа, наблюдает за происходящим словно из театральной ложи. Кавказцы изображены как народ гордый, античный в облике и в понятиях о чести.
Как отмечает РГ, главный сюжет картины: возвращение людям человеческого обличья. Из равнодушия и социальной анемии вырастает нечто общественно активное, способное критически мыслить и соизмерять свои импульсивные страсти с нормальными гуманистическими критериями. Каждый круто меняет свои взгляды, сборище на глазах становится гражданским сообществом. Здесь наступает час председателя собрания, которому предстоит все подытожить и вывернуть наизнанку. Эту роль Никита Михалков отвел себе.
В Венеции показали японский вестерн с Квентином Тарантино "Сукияки-вестерн: Джанго"
Рассказывая о своей новой ленте, режиссер Такаши Миике отметил, что Квентин Тарантино - очень удобный актер, потому что он сам понимает, что делать на площадке, передает РИА "Новости". "Снимать режиссера - элементарная задача. Это правда очень просто, потому что когда ты имеешь дело с актером, ему приходится все объяснять от и до. А режиссер сам понимает, что ему делать, и Тарантино тут - не исключение. С ним было потрясающе легко и интересно работать", - заявил Миике.
"Миике и Квентин Тарантино страшно подружились, они постоянно что-то обсуждали друг с другом, смеялись, радовались. Они выглядели, как дети, которых запустили в лавку с леденцами", - добавила актриса Каори Момой, сыгравшая одну из главных ролей.
"Сукияки-вестерн: Джанго" - один из самых противоречивых фильмов в конкурсной программе: это вестерн, где говорят по-английски, но при этом - вестерн, снятый с японскими актерами в Японии, по мотивам японского средневекового эпоса "Хейке моногатари", и в то же время - в качестве пародии на итальянский жанр спагетти-вестернов, популярный в шестидесятых. В частности, по сценарию "Сукияки-вестерн" оказывается приквелом ленты Серджо Корбуччи под названием "Джанго" (Django).
"Джанго", в свою очередь, был одним из главных хитов в программе "Тайная история итальянского кино: спагетти-вестерны", которую для 64-го Венецианского фестиваля придумал Квентин Тарантино. Сам американский режиссер, однако, в Венецию не приехал, сославшись на поврежденную в Маниле спину.
Для японского режиссера Миике, который, по его словам, надеется возродить в своей стране интерес к вестернам, Тарантино - один из главных авторитетов в западном кино. "Однажды мне довелось видеть, как он работает. Он снимал одну сцену целый день, вариант за вариантом, дубль за дублем. Но при этом радовался процессу так по-детски, что нельзя было им не восхититься", - рассказал Миике.
Свой парадоксальный выбор жанра режиссер объяснил так: "Спагетти-вестерн - это более сложный случай, чем простая борьба добра со злом, которая описывается в большинстве фильмов. Там плохой человек может проявить такую доблесть, что зрителю ничего не останется, кроме как восхититься им. Мораль таких фильмов: лучше жить мало, но ярко, чем долго и тихо. Мне кажется, каждый мужчина в Японии должен такое оценить".
И режиссер, и его актеры вспоминают, что их родители страшно любили вестерны и старались в чем-то подражать их героям. "Хотя жизнь у героев вестернов была ох, какая непростая, - добавляет Каори Момой. - Мы, например, снимали в горах, где постоянно шел то дождь, то снег, в абсолютно пустынной местности, где никто не жил, потому что жить в таких условиях невозможно. И самое ужасное: по горам и по грязище нужно было постоянно скакать верхом, да еще молниеносно выхватывать оружие и стрелять".
Персонаж Каори Мамой - знаменитая женщина-воительница Бантен, так что и скакать, и стрелять ей приходилось немало. "Зато раньше я почти ничего не знала про вестерны, а теперь превратилась в горячую их поклонницу", - признала она.
Для остальных актеров самым сложным была даже не стрельба, а английский язык, на котором им приходилось говорить в фильме (для японской публики "Сукияки-вестерн" пришлось отдельно дублировать; в Венеции его показывали с субтитрами). "Подготовка к съемкам была очень долгой. В частности, у нас был специальный тренер из Голливуда, который ставил произношение - в дополнение к тому тренеру, что занимался боевыми сценами", - объясняет режиссер.