Несостоявшаяся шахидка Зарема Мужахоева (а не Мужиховева, как сообщалось ранее) впервые в интервью журналу "Огонек" рассказала о том, как разворачивались события в день предполагаемого теракта на Тверской. С ее слов выходит, что она не заходила в ресторан 'Имбирь' (он находится рядом с Mon Cafe, где ее арестовали) и не кричала там на смеси русского и чеченского: 'Я сейчас вас всех тут взорву!'.
Как тогда писали многие СМИ, в том числе NEWSru.com, чеченец, случайно оказавшийся по соседству, выгнал ее на улицу с криком: 'Не позорь народ!'. Мужахоева говорит, что и этого не было. Подходя к Mon Cafе на Тверской-Ямской, она не держала одну руку в своей шахидской сумке, где лежало взрывное устройство.
На ней не было в тот момент ни платка-хиджры, ни черной юбки. Она не нажимала на кнопку взрывного устройства, и пружина в этом устройстве не залипла, потому что пружины там не было. И как отмечает автор публикации Дмитрий Быков, тридцатилетний взрывотехник Георий Трофимов погиб в ту ночь при разминировании устройства не по ее вине.
Итак, 3 июля прошлого года ее отправили в Москву. Здесь ее никто не встречал. Все руки по локоть у нее были исписаны телефонами, по которым следовало звонить в столице, если сорвутся встречи.
Но встреча не сорвалась - сразу после приземления ей надлежало явиться в кафе на Павелецкой, где ее уже ждал белокурый, очень русский на вид чеченец. Он-то и отправил ее в Толстопальцево, где она два дня прожила вместе с Зулихан Элихаджиевой и Мариам Шариповой - тушинскими смертницами. 5 июля их увезли. Она ничего не знала об их судьбе. Заметила только, что старшая - Мариам - более убежденная, а младшая - Зулихан - совсем наивная, ребенок.
9 июля ее посадили в машину и повезли в Москву. Высадили в незнакомой местности. На следствии показала, что там была зеленая лужайка и красный забор. Ее попросили нарисовать забор. Оказалось - кремлевская стена. Это был Васильевский спуск.
Сопровождал ли ее кто издали, как это обычно делается при отправлении шахидок 'на дело', она не знает. Она побродила у гостиницы 'Россия', поймала такси и поехала по Тверской. Дошла до Mon Cafе - Тверская-Ямская, 4. Стала ходить вдоль него, надеясь, что на нее обратят внимание. На ней были джинсы, бежевая кофта типа кардиган, бейсболка козырьком назад и черные очки. Она делала знаки охране. Охрана игнорировала. Наконец один охранник сказал, чтобы она уходила. 'У меня в сумке взрывчатка', - объяснила она. Сумка была тяжелая, она поддерживала ее спереди. Внутри лежало взрывное устройство с включателем типа on-off, заклеенным пластырем. Пластырь она отклеила, включить устройство не решилась.
- Я, когда приехала в Москву, увидела, как здесь люди живут, поняла, что никогда не взорвусь, - объяснила Мужахоева, - У меня никогда таких вещей не было. Ни у кого из наших девчонок не было. Если бы они увидели, какие бывают магазины, никто бы не взрывался.
Охрана вызвала милицию. Милиция приехала почти сразу. Зарема Мужахоева сняла сумку и поставила ее на асфальт. Улицу перекрыли, на смертницу-неудачницу надели наручники, сковав ей руки сзади, и пихнули в милицейскую машину. Там к ней быстро повернулся водитель и обыскал. Она честно предупредила, что все в сумке. Водитель ее тем не менее обшарил и обнаружил тысячу рублей. Тысячу он изъял - вероятно, чтобы не взорвалась.
Никаких истерик в машине Мужахоева не закатывала и никаких фраз о том, что 'убьет русских собак', в зомбированном состоянии не произносила. Зомбированного состояния тоже не было, и никакими опиатами, как показала экспертиза, ее не опаивали.
Она начала давать показания в первую же ночь, но выдавала, само собой, ложную версию - на случай, если попадется и будет хорошо врать, ей пообещали спасение: 'Вытащим отовсюду, наймем хорошего адвоката... Если расколешься - везде достанем и убьем'.
Ей важно было дать понять хозяевам толстопальцевской базы, что она выдает дезу - и в СМИ действительно немедленно попала версия о том, что ее якобы встретила в Москве какая-то женщина Лидия (по другой версии - Люба) и отвезла на московскую съемную квартиру. Только через неделю Мужахоева почувствовала себя в безопасности и начала рассказывать все, как было. С помощью расспросов, - откуда светило солнце, мимо каких памятников проезжали, - следователи и адвокат вместе сумели вычислить район, где находилась база.
Она запомнила и арку на повороте в Одинцово, и Триумфальную арку, и Поклонную гору. Так и вышли на Толстопальцево. Конечно, там никого уже не было. Но тот дом и склад взрывчатки нашли. Там было шесть шахидских поясов, готовых к употреблению.
Зарема Мужахоева - высокая (170 см) стройная девушка, похожая, по словам своего пристрастного адвоката, на певицу Жасмин. У нее идеально ровный, бисерный почерк. Она хорошо говорит по-русски, только все время вставляет 'короче' и 'все такое'. Сейчас она находится в Лефортове, вместе с ней в камере еще одна женщина, этой второй инкриминируется мошенничество.
Журналист "Огонька" передал смертнице-неудачнице несколько вопросов, на которые она согласилась ответить. Как отмечает издание, отвечать ей приходится крайне осторожно - она ждет суда, каждое слово может обернуться против нее. Но вообще, судя по тону этих ответов, особенно лукавить ей не хочется. Да и какой смысл? Ведь она рассказала все, что знала, и судьба ее теперь зависит не от нее. Экспертиза, которую она прошла в Институте Сербского, показала полную психическую адекватность, некоторый инфантилизм и большую любовь к жизни.
- Как ты думаешь, война с Чечней когда-нибудь кончится?
- Не раньше, чем лет через десять. Почти сто процентов. Но все равно кончится, потому что если ваххабисты победят, там совсем жизни не будет. Ничего нельзя будет.
- Чеченцы смогут жить в мире с русскими?
- Чеченцы разные. Большинство не хочет воевать, просто боятся. Боевиков. Боевики, даже которые вернулись домой, -- они все равно боятся. Когда те, которые остались в горах, чего-то потребуют, они всегда все сделают. А есть в селах обычные люди, которым эта война вообще пофиг. Они живут, как будто и нет ее, не чувствуют ничего.
- Что должна сделать Россия, чтобы прекратилась война?
- Надо сделать так, чтобы боевиков не финансировали. Если их перестанут финансировать, они две недели не продержатся. Это точно. Надо перестать ловить пацанов и начать ловить боевиков. Надо уничтожить Басаева, Гелаева, Масхадова. Если русские могут наши села бомбить, почему они не могут все в горах разбомбить, где эти сидят? Боевика же видно. Почему боевиков не зачищают, а мирных зачищают? У нас в марте была зачистка, незадолго перед тем, как я ушла. Соседи донесли, что у нас будто бывают боевики. Приехало семнадцать человек, всех поставили к стене, все ковры вынесли. Зачем?
Сейчас у нас девчонки, может быть, и могли бы с русскими... хоть поговорить. Потому что очень скучно. Раньше хоть гость из Грозного приедет, соберемся... гармошка... Сейчас просто так в парке сидят. Поговорить совсем не с кем. С русскими нельзя -- будет позор. Однажды мимо нас солдат русский шел, спрашивает: 'Девчонки, хотите семечек?' -- и показывает семечки, очень крупные. Я никогда таких не видела. Говорит: 'Давай, подставляй руку, отсыплю'. Я подставила, но низко, чтобы он руки не коснулся. У нас это нельзя, если коснется, будет позор. Но он именно коснуться хотел, а я ладонь все ниже опускаю, и он тоже. И у него автомат упал с плеча и выстрелил. Бабушка выбежала, увидела, бить меня хотела, дедушка ее удержал.
- Тебе снятся сны?
- Снятся. Особенно первое время. Страшные. Девочки снились. Эти, с которыми я ночевала на базе. Снилось, что им плохо... там. Я здесь, а они... там. Иногда дом, дочь.
- Тебе хочется чего-нибудь? Не обязательно что-нибудь глобальное, можно просто, что-нибудь из еды.
- Домой хочется. Из еды -- ничего... Наверное... лепешку, как бабушка пекла. Из белой муки с картошкой. С маслом.
- Когда тебя готовили к взрыву, тебе объясняли как-то... как это будет?
- Говорили, что боли никакой не будет. Будет всего только, как комарик укусил. И сразу в рай, а в раю такой запах, какого на земле вообще не бывает. И встретят два строгих ангела. Они спросят: 'Что ты делала на земле? Может быть, ничего?' А я отвечу: 'Как же ничего, я погибла за Аллаха!' Тогда я попаду в рай, и меня там встретят все воины, а я стану гурией. Гурия, знаете кто? Это самая красивая девушка, и она обслуживает воинов, которые погибли за Аллаха. Это большая честь.
А еще они говорили, что если за меня дома будут молиться, я по четвергам смогу посещать дочь. Четверг у нас считается священный день, надо обязательно чего-нибудь дать соседям -- лепешку, пирожок. И вот я смогу ночью по четвергам спускаться к Рашане. Я когда это поняла, то впервые им не поверила. Я поняла, что они ловят меня на том, что у меня болит. А потом я внимательнее прочла Коран и увидела, что там ничего нет про запах в раю. Никто ничего не знает, потому что живым там же не был никто. А мертвые никогда не возвращались. Так что я сначала верила, а потом перестала. И вели себя они не так, как правильно. Те, которые под Москвой, они пиво пили. А в горах у боевиков я видела -- готовили в шахидки женщину, которая раньше вообще проституткой была. У них считалось, что это большая честь, вот такую перевоспитать.
- Ты представляешь, что сможешь когда-нибудь вернуться?
- Нет.
- Почему? Сама не хочешь или нельзя?
- Я бы хотела... Но для бабушки и дедушки я как умерла. И девчонки скажут: позор. Какая ты была и какая стала! Я, когда стала к ваххабитам ходить, книжки читать, начала носить хиджаб. И они меня уважали, спрашивали даже, если был теракт, не знаю ли я, кто погиб, как было... А теперь, если я вернусь, будет позор. Или устроят испытание и заставят убивать людей.
-- Есть ли какой-то особенный чеченский характер? Женский, например?
- Чеченский характер разный. Он вообще спокойный. Женский характер покорный.
- Что для тебя оказалось самой большой неожиданностью на следствии, в общении с русскими?
- Что отношение хорошее. Мне на базе говорили, что укол такой сделают и я все буду говорить, что им нужно. Говорили, что в камеру к крысам посадят. А со мной хорошо говорили. Только я ночью не поверила, что из-за меня человек взорвался. Я думала, это они давят на меня. А мне потом женщина в камере сказала, что из-за меня человек погиб. Я все время плакала. Она мне сказала: 'Не плачь, тебе ничего не сделают'. А я думала -- мне теперь все.
- Что бы ты сказала сейчас русским, если бы знала, что они все тебя услышат?
- Я не хотела никого убивать. Наши мирной жизни не видели, не знают. Если бы знали, они бы тоже не убивали. Если бы не зачистки, давно бы негде было брать новых смертников. Ваххабисты же пользуются тем, что зачистки. Я никого убивать не могу.
- Но если ты не можешь убивать, что же ты в шахидки пошла?
Молчит.
Эти ответы записала адвокат Евлапова, которой автор статьи выражает благодарность.