В "черных деревнях" после взрыва четвертого реактора Чернобыльской АЭС запрещено находиться. Название они свое получили, потому что заброшены - дома все почернели и покосились. Во дворах валяются письменные столы, рамки для фотографий, стулья. В начале мероприятий по ликвидации последствий аварии власти сжигали большую часть зараженных домов, пока до них не дошло, что таким образом они заражают грунтовые воды. Поэтому дома здесь до сих пор радиоактивны. По мнению специалиста по экологии на атомной станции, через 250 лет все вернется к норме. Кроме плутония - на это уйдет 25 тысяч лет.
Дом, где живут Николай и Настя, которые встречали журналиста The New York Times, - это фактически одна комната, посередине которой стоит печка, где они спят в самые холодные вечера.
Сюда, в запретную зону в радиусе 30 км вокруг реактора, редко заходят посетители. Настя и Николай эвакуировались вместе с остальными, но потом, как партизаны, пробрались тайком обратно в свой лесной домик. Так что "строго охраняемой" эта зона может называться только на бумаге.
Власти просто оставили Николая и Настю в покое, как и других обитателей зоны призраков - мародеров, мусорщиков и браконьеров.
Животный мир и растительность здесь в изобилии - и это пугает. Местные жители охотятся на диких кабанов, которых потом подают в самых изысканных ресторанах Киева и Москвы, утверждает The New York Times. А мародеры, как пишет газета, разбирают на запчасти брошенные машины и продают их в автомобильных магазинах России.
Николай и Настя ни от кого не прячутся, они просто стали невидимыми. Они не участвовали в президентских выборах - в "черных деревнях" не устанавливают избирательных участков. Врачи предупредили Настю, что, если она останется в деревне, то из-за радиоактивности через 25 лет у нее будет рак. Сейчас ей 75 лет, и она готова рискнуть.
Настя поет традиционную обрядовую песню молодым звонким голосом. От самогона ее лоб покрылся испариной. Как пишет газета, поражает не то, что два пожилых крестьянина стали "невидимыми" для властей, а то, что сам Чернобыль стал таким - слишком тяжелая тема, чтобы о ней вспоминать.
Бетонный саркофаг, построенный над четвертым реактором, под дождем протекает как решето, утверждает издание, и радиоактивные воды текут в реку Припять, оттуда - в Днепр, а оттуда питьевая вода поступает в Киев.
Девяносто процентов ядра реактора все еще там, распадается и нагревается, и работники станции говорят, что сам саркофаг может в любую минуту рухнуть. По разным оценкам, это может привести к гибели 300 тысяч человек.
Запретная зона - это не закрытая зона, это не больше, чем линия, проведенная в грязи, которая должна остановить утечку плутония, стронция, цезия-137. Семь миллионов людей на Украине, в Белоруссии и России живут на загрязненной территории. Во всем мире есть люди, в чьих хромосомах - знак Чернобыля.
Запад ищет оружие массового поражения в Ираке, в то время как наиболее вероятная угроза - это новый взрыв в Чернобыле, пишет The New York Times. Это, возможно, не будет расплавление реактора, но это станет основой "грязных бомб".
Во всей горячке последних президентских выборов - с воодушевленными митингами на площади Независимости, бурными президентскими дебатами и кажущейся победой добра над злом - тема возможной угрозы атомного реактора возникала крайне редко. Да и то - в рамках националистической риторики: стало символом веры, что Запад вынудил Украину закрыть вполне рабочие реакторы, остававшиеся в Чернобыле. Стоит посочувствовать Виктору Ющенко, наиболее вероятному победителю грядущих выборов, потому что ему придется заниматься проблемой Чернобыля.
"Так что ничего удивительного, что мы пьем самогон. Воздух пропитался им. Настя поет, я ее фотографирую, а Николай собирает яблоки с ядовитой яблони, выкапывает картошку из ядовитой почвы, ловит рыбу в ядовитой реке", - заключает корреспондент The New York Times.