Беслан расположен на территории Северной Осетии, неотъемлемой части России. Теракт в Беслане в сознании осетин стал, бесспорно, одной из самых страшных вех новейшей истории. В момент, когда прямые включения от захваченной школы показывали по всем телеканалам, жителям этого города сопереживало большинство зрителей. Но общенациональной трагедией он так и не стал. Интерес к расследованию обстоятельств гибели заложников сохраняют только родственники потерпевших и сами выжившие. Власти, осознавая неоднозначность своей роли в критической ситуации, склонны поощрять забвение, а московское правительство, к примеру, не стесняется из года в год устраивать шумный день города, который почти совпадает с днями памяти Беслана.
С событиями в Южной Осетии дело обстоит принципиально иначе, потому что власти в данном случае изначально позиционируют себя как защитников российских граждан от внешней агрессии. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) выяснил, что 79% россиян (с погрешностью около 3,4%) знают, что в Южной Осетии живут их сограждане. И 87% уверены, что Россия должна защищать их интересы.
Желание людей жить в стране, которая почти по-американски готова силой защищать своих даже за пределами государственной границы, вполне естественно. Но именно в случае с Южной Осетией это в большой степени парадоксальное проявление.
При этом те же социологи регулярно фиксируют в России довольно высокий рост неприязни коренного населения к разного рода чужакам. Причем выходцы с Кавказа - неважно, Северного или Южного - занимают устойчивую лидирующую позицию как объект этой самой неприязни.
По данным "Левада-Центра", более 40% (а в отдельные годы и до 50%) россиян склонны поддерживать идею ограничения свободы проживания в России выходцев с Кавказа. Причины, как это признают даже федеральные чиновники, ответственные за этническую политику, - в отсутствии привычки коренного населения к нынешнему миграционному разнообразию, а также в разнице образов поведения и культур, которую никто особенно не пытается нивелировать. Наконец, в не лишенных оснований представлениях об этнической преступности и смутном знании истории фактического изгнания этнических русских с кавказских территорий.
Можно лишь предположить, что большая часть россиян просто не очень представляет себе, кто именно живет в Абхазии и Южной Осетии. Среднестатистический житель российского города, даже с учетом того обстоятельства, что поток приезжих, в том числе и с Кавказа, в последние годы существенно вырос, едва ли может отличить, скажем, осетина от ингуша или абхаза от кабардинца. Если, конечно, этот житель сам не провел на Кавказе полжизни, не воевал в Чечне, Абхазии, Осетии или Карабахе или не изучает, скажем, кавказскую лингвистику.
Как отмечает "Время новостей", "в этой смутности наших этнографических представлений лежит и часть причин ксенофобии (потому что чужое и непонятное всегда враждебно), и ключ к пониманию быстро сформировавшегося безразличия общественного мнения к трагедии Беслана или событиям в Чечне (потому что это "далеко" и "не про нас")".
Характерно, что тезис о неделимости России и несомненной принадлежности к ней Северного Кавказа поддерживает большинство россиян, хотя почти половина из них не хотела бы жить в одном доме с населяющими его народами. Более того, по данным того же ВЦИОМ, 39% россиян хотели бы, чтобы кавказские владения России расширились - за счет принятия Южной Осетии в состав нашей страны, как об этом давно уже просит осетинская общественность.