120 лет назад сам Лев Толстой ходил по деревне с блокнотом и портфелем в качестве переписчика населения. В 1882 году Лев Николаевич познакомился с организаторами переписи населения в Москве профессором Московского университета Яковлевым и экономистом-статистиком Чупреевым. Писатель вошел в число 80 организаторов переписи. В его подчинении было 2 тысячи счетчиков, но он захотел самостоятельно поучаствовать в процессе. Толстой попросил дать ему участок у Смоленского рынка по Проточному переулку, где находилась так называемая Ржанова крепость. Это был один из самых нищих районов Москвы.
В течение трех дней писатель добросовестно работал переписчиком. Зная деревенские беды, Толстой тем не менее поразился степени городской нищеты. В результате вскоре появилась статья о переписи в газете "Современные известия", планировалось и выступление в городской думе с призывом помочь московской бедноте. Но статья не произвела на парламентариев должного впечатления. Уже вернувшись в Ясную Поляну, Толстой написал работу "Так что же нам делать?".
Как рассказал РИА "Новости" праправнук Льва Толстого, директор усадьбы "Ясная Поляна" Владимир Ильич Толстой, Лев Николаевич Толстой в свое время очень увлекся возможностями изучения российских проблем с помощью проведения Всероссийской переписи, но позже разочаровался, увидев, что она носит формальный характер.
Чехов пытался самолично переписать жителей Сахалина
В 90-х годах XIX столетия Чехов по собственной инициативе предпринял попытку переписать население Сахалина. Он лично обходил дома и заполнил тысячи переписных карточек. Эти карточки, хранящиеся до сих пор, - убедительное свидетельство крайней нищеты, безграмотности и бескультурья жителей Корсаковки, Михайловки, Красного Яра, Армудана, Аркова, Владимировки, Корсаковского поста и других населенных пунктов острова.
"Обыкновенно вопрос предлагают в такой форме: "Знаешь ли грамоте?" - я же спрашивал так: "Умеешь ли читать?" - и это во многих случаях спасало меня от неверных ответов, потому что крестьяне, не пишущие и умеющие разбирать только по печатному, называют себя неграмотными. Есть и такие, которые из скромности прикидываются невеждами: "Где уж нам? Какая наша грамота?" - и лишь при повторении вопроса говорят: "Разбирал когда-то по печатному, да теперь, знать, забыл. Народ мы темный, одно слово - мужики", - так описал Антон Павлович свою работу переписчиком.
Цифры той переписи говорят о том, что населения на острове - 28113 душ, в том числе женщин - 7641. Плотность населения была примерно один человек на две квадратные версты. На территории трех округов насчитывалось 12 тысяч крестьян. В том числе "лиц, не принадлежащих к этим сословиям" сосчитано: ссыльно-каторжных - 4979, ссыльно-переселенцев - 8934, поселенцев из каторжан - 1566.
8 февраля 1897 года в письме к своему издателю А. С. Суворину писатель сообщает: "Перепись кончилась. Это дело изрядно надоело мне, так как приходилось и считать, и писать до боли в пальцах, и читать лекции 15 счетчикам. Счетчики работали превосходно, педантично до смешного... Зато земские начальники, которым вверена была перепись в уездах, вели себя отвратительно. Они ничего не делали, мало понимали и в самые тяжелые минуты оказывались больными".
Эта перепись не охватила все население Сахалина. Не доверяя ей, жители целыми деревнями уходили в тайгу. Тем не менее она сыграла большую положительную роль. Вот еще несколько цифр, взятых из ее материалов. На Сахалине было 5,6 тыс. мелких индивидуальных крестьянских хозяйств. Причем, семейных 3,4 тыс., остальные хозяйства вели одиночки, тюремные и другие учреждения. Среди крестьян - сплошная неграмотность. Огромна диспропорция полов. На 1 тысячу мужчин приходилось 372 женщины. Люди прибывали на Сахалин из 96 областей и губерний России, Кавказа, Сибири, Средней Азии, Княжества Финляндского.
История этой переписи запечатлена в книге Чехова "Остров Сахалин". Путевые заметки из этой серии наглядно отображают жизнь обитателей острова и труд переписчика, которым стал на время А.П. Чехов. "Эту работу, произведенную в три месяца одним человеком, в сущности, нельзя назвать переписью; результаты ее не могут отличаться точностью и полнотой, но, за неимением более серьезных данных ни в литературе, ни в сахалинских канцеляриях, быть может, пригодятся и мои цифры", - так отзывался о сахалинской переписной эпопее сам писатель.
Во время переписи 1897 года Антон Павлович Чехов руководил группой счетчиков в Серпуховском уезде Московской губернии.
В своих письмах писатель очень ярко передал свои первые впечатления о переписи: "11 января 1897 года, Мелихово. У нас перепись. Выдали счетчикам отвратительные чернильницы, отвратительные аляповатые знаки, похожие на ярлыки пивного завода, и портфели, в которые не лезут переписные листы √ и впечатление такое, будто сабля не лезет в ножны. Срам. С утра хожу по избам, с непривычки стукаюсь головой о притолоки, и, как нарочно, голова трещит адски: и мигрень и инфлюэнция... В одной избе девочка девяти лет, приемышек из воспитательного дома, горько заплакала от того, что всех девочек в избе называют Михайловнами, а ее по крестному, Львовной. Я сказал: "Называйся Михайловной". Все очень обрадовались и стали благодарить меня. Это называется приобретать друзей богатством неправедным".
Антон Павлович Чехов был награжден памятной медалью участника первой переписи населения в России 1897 года. На лицевой стороне медали указано: "За труды в первой переписи". Подобные медали вручались за безвозмездную помощь в проведении первой переписи населения в России. Из скромности писатель ни разу не надевал полученную медаль, но она хранится в его доме-музее в Ялте.
Сводки земской статистики нашли отражение в творчестве Глеба Успенского
В конце XIX века сухие сводки земской статистики ожили под пером великого русского писателя Глеба Ивановича Успенского. Цифры стали предметом исследования писателя и средством публицистической типизации явлений.
Увлечение писателя цифрами произошло совершенно случайно и, как выражается сам писатель, из-за "ничтожного обстоятельства", а именно: не зайди Иван Иваныч попить чайку и поболтать, так и считал бы писатель статистику "делом нестоящим и пустопорожным словоизвержением". Иван Иваныч, как местный обывательский интеллигент, систематически получал статистический "обзор" уезда и от нечего делать перелистывал его как раз в тот момент, когда зашел в гости к Глебу Ивановичу. Иван Иваныч с возмущением восклицал, что "одна, вишь, четверть лошади приходится на какую-то там ревизскую душу". "Какая такая лошадиная четвертая часть? Которая же первая-то часть у ей? Это даже, прямо сказать - насмешка одна!". Но сжившись с местными обывателями, писатель, "подобно им, привык мало интересоваться множеством крупных и мелких нулей".
И вот совершенно неожиданно с ним происходит переворот: он собственными глазами увидел четверть лошади! Он тогда точно знал, что такое четверть лошади, он знал, что четверть √ не пустяки, что эта дробь имеет весьма серьезное значение. И с тех пор усеянные крупными и мелкими нулями "труды" приняли в его глазах чрезвычайное значение.
Успенский пишет, что "нужно только раз получить интерес к этим дробям, нулям, нуликам, к этой вообще цифровой крупе, которой усеяны статистические книги и таблицы, как все они, вся эта крупа цифр начнет принимать человеческие образы и облекаться в картины ежедневной жизни, то есть начнет получать значение не мертвых и скучных знаков, а, напротив, значение самого разностороннего изображения жизни".
Работая над заголовками очерков цикла "Живые цифры", из сводок статистики взята цифра "0,25 лошади на крестьянский двор", давшая название очерку "Четверть лошади", заголовки "Ноль целых!" и "Три ужасных нуля" - пример эмоционального осознания бесстрастных числовых значений. "Боль, спрессованная в маленькую цифру", ярко прослеживается в первоначальных заголовках очерков "Квитанция" и "Брошенные дети" - "Сотая часть родной матери" и "26 000 брошенных детей". Цикл "Живые цифры" посвящен теме народной жизни - центральной в последний период творчества писателя-народника.