По ее мнению, вопрос о реституции церковных ценностей очень сложен. В советское время музейные собрания пополнили экспонатами, поступившими из церквей. Но как быть с памятниками, переданными в музеи еще до 1917 года?! Павел Михайлович Третьяков в 1896 году передавал Москве собрание, в составе которого было 62 иконы. Первые иконы для своей коллекции он приобрел еще в 1890 году, купив у московского коллекционера. Подлежат ли эти иконы реституции? А как быть с коллекцией Русского музея? В начале века это был уже государственный музей, и его иконное собрание формировалось в ту пору несколькими путями – дары коллекционеров, плановые закупки у коллекционеров, на которые государство специально выделяло средства.
Но самое главное – древние иконы, которые передавались из действующих церквей по специальным распоряжениям императора. Получается, что не все церковные экспонаты попали в музеи прямиком из церкви. Кроме того, московские искусствоведы еще до революции приступили к научному описанию икон. Благодаря этому были изданы книги, которые и сегодня не потеряли своего значения и содержат интересный материал для ученых. Может, нашему обществу сейчас не хватает подобного стремления к самопознанию, к изучению собственной истории, какое было у искусствоведов до революции?
Как подчеркнула Ирина Лебедева, руками музейщиков спасено множество произведений древнерусской живописи. Ведь до революции многие постаревшие иконы передавались в "рухлядные" при действующих храмах. В начале ХХ века из этих своего рода хранилищ часть икон стала поступать в музеи. Поэтому именно в те годы в научную практику входит расчистка икон, то есть раскрытие живописи из-под слоев поздних записей и потемневшей олифы.
Так, например, случилось с "Троицей" Андрея Рублева. Икона была раскрыта в начале прошлого века и с тех пор является сокровищем нации. Но ведь никто не видел этого сокровища за окладом, в который она была когда-то одета, не видел, как жутко она выглядела за более поздними слоями краски и олифы. У всех икон, находившихся в храмах, со временем изображение становилось трудно различимым. Реставрация икон до начала прошлого века заключалась в том, что иконописцы поновляли икону, заново писали красками новый слой по тому изображению, которое уже было, вновь покрывая его олифой. На многих иконах существует несколько слоев, и, чтобы раскрыть первый слой, все верхние слои надо с него убирать.
По мнению гендиректора ГТГ, разговоры о реституции возникли потому, что в России нужно укреплять национальную идею. А история лишний раз доказывает: для существования и жизнеспособности любого государства объединяющая национальная идея действительно необходима. Идеология советского государства и постперестроечное время разрушили многие базовые ценности в общественном сознании. И в настоящее время Церковь оказалась единственным преемником этих веками складывавшихся в истории России традиционных ценностей православной культуры.
Однако, как полагает Лебедева, духовный климат в стране подвластен не только Церкви и законопроектам. Роль светской культуры не менее велика. Возможно, когда общество осознает это, споры утихнут, и можно будет перейти к конструктивному диалогу. А пока большинство людей, которые слушают споры представителей Церкви, художественной общественности и музейных работников, вообще не понимают, о чем идет речь. Надо признать, что в обществе бытует достаточно поверхностное представление о деятельности музеев, что дает искаженное представление о предмете спора. О деятельности Церкви граждане знают больше или думают, что знают больше.
Является объединение народа вокруг Церкви жизнеспособной национальной идеей? Другой национальной идеи не прослеживается, считает руководитель ГТГ. Поэтому все взоры обращены на Церковь. Но надо при этом понимать, что общество сейчас не то, что было сто лет назад. Да и Церковь другая. Она тоже выживала, менялась, шла на компромиссы, обновлялась, и она плоть от плоти современного общества. Во многих странах не было таких поворотов истории, они развивались спокойно и последовательно. А Россия, где история каждый раз прерывается и начинается сначала, отстала не только в технических областях, но и в культуре понимания базовых представлений. Вместо того, чтобы изучать свою историю, опираться на опыт других стран, в России все время хотят идти каким-то своим путем, не думая о том, какой результат может получиться через 20–30 лет.
Древнерусская коллекция ГТГ состоит из икон, мелкой пластики и скульптуры, есть фонд драгметаллов и драгкамней. Всего это около 7 тыс. предметов. Икон чуть больше – 4 тыс. В экспозиции представлены самые лучшие, значимые произведения, как это и принято во всех музеях мира. Все время идет научная работа, собрание публикуется. Работа с иконами очень сложна, их нужно раскрывать, это трудоемко, сложно, спорно. В музее есть отдел древнерусского искусства, есть реставрационный совет. Музей следит за сохранностью икон, за ними ведется постоянное оперативное наблюдение.
Может ли Церковь так же заботиться о сохранности икон? Это не ее работа, убеждена Лебедева. У Церкви другая главная задача. Очень часто представители Церкви даже не могут себе вообразить многих сложностей профессионального характера. Они говорят, что тоже могут привлечь специалистов для хранения и реставрации предметов древнерусского искусства. "А где они их возьмут? В тех же музеях?! У нас таких специалистов мало, их растить надо", - заявляет директор Третьяковки. Пока случаи передачи икон из музеев на временное хранение в храмы заканчивались не очень-то хорошо. Трагически выглядит история с иконой Боголюбской Божией Матери XII века, которую в 1992 году из Владимирского музея передали в Успенский собор Княгинина монастыря. Через 17 лет икону возвратили в музей, покрытую грибками, плесенью, с практически необратимым отставанием грунта и красочного слоя. Верующие заходили в мокрых плащах в храм, там нет раздевалки, нарушился температурный режим хранения – икона пришла в такое состояние сохранности, что вопрос с ее реставрацией остается открытым.
Лебедева коснулась и мнения, высказанного известным деятелем российской культуры Савелием Ямщиковым, считавшим, что передача рублевской "Троицы" на время в Троице-Сергиеву лавру не принесет ей вреда.
Собеседница "Новых известий" рассказала газете, что Ямщиков присутствовал на заседании расширенного Реставрационного совета, где обсуждался вопрос о передаче "Троицы", очень недолго.
В начале заседания он действительно высказал мнение о том, что передавать "Троицу" на постоянное хранение нельзя, а на время можно. "После чего покинул заседание, торопясь на совещание в другое место, и потому не слышал детального доклада наших реставраторов о состоянии иконы". Если бы он послушал все, что говорилось дальше, то, по мнению Лебедевой, изменил бы свое мнение. Необходим список памятников древнерусского искусства и истории, которые, став национальным достоянием, не должны выдаваться вообще, убеждена она.
У Третьяковки есть положительный опыт сотрудничества с храмом Святителя Николая в Толмачах, где много лет хранится икона Владимирской Богоматери.
В середине 1990-х годов во время реконструкции Третьяковской галереи здание храма, которое использовалось в качестве музейного хранилища, было решено восстановить и создать в нем действующую церковь. По инициативе сотрудников музея была образована церковная община. В музее были оформлены все документы, патриархия назначила в храм настоятеля. И с тех пор много лет идет совместная работа. Священник подчиняется патриархии и одновременно является сотрудником Третьяковской галереи. Храм-музей является одним из отделов галереи, и заведующим этим отделом был назначен священник Николай Владимирович Соколов. Здание храма принадлежит Третьяковской галерее, финансирование ремонта, хранения и содержания этого храма идет из бюджета музея.
В определенное время в храме проходят службы, и на них может прийти любой человек. В другое время церковь становится частью музейной экспозиции. Туда можно пройти по внутреннему переходу, посмотреть иконы, включенные в иконостас, пространство храма и самую главную икону собрания – "Богоматерь Владимирскую" (XII век). Раньше она висела в экспозиции галереи, но затем была вынесена в храм, где экспонируется в специальной капсуле. Одновременно – это экспонат и величайшая святыня, перед которой может прийти помолиться любой верующий.
Как отмечает Лебедева, толпы верующих к этой иконе не стоят и не стояли никогда. Помолиться приходят к ней те, кому это действительно нужно. Так что особых надежд на то, что если в храмы попадут древние иконы, то все пойдут в церковь и таким образом придут к вере, директор ГТГ не разделяет. Опыт музея лишь подтверждает, что путь к вере иной, он гораздо сложнее и связан прежде всего с жизнью души человека.
Как отмечает Лебедева, теоретически храм-музей ГТГ может также попасть под закон "О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной и муниципальной собственности". Сейчас храм принадлежит Российской Федерации, передан в оперативное хранение Третьяковской галерее. Это сложнейший вопрос, поэтому всем необходимо искать достойное решение, думая не только о нынешнем дне, но о будущем российского общества.