Этот суровый вывод, сделанный российским этнографом Ахметом Ярлыкаповым в одном из недавних интервью, привлек сегодня внимание американской газеты The Washington Times (перевод опубликован на сайте InoPressa.ru).
Дагестанец, закончивший аспирантуру Института этнологии и антропологии РАН, Ярлыкапов сказал, что опора Москвы на структуры, созданные государством для мусульманского сообщества, крайне непродуктивна.
Его доводы становятся яснее, если подумать о природе ислама и о том, как различные правительства в России пытались с ним разобраться.
Ислам по своей природе отличается от других религий. Это неклерикальная вера – любой мусульманин, который способен читать Коран, может выступать в роли муллы без религиозной иерархии. Эта характеристика ислама не только повышает ценность Корана и его интерпретаций для мусульман, но и усложняет для правительства задачу контроля за ним.
Когда Российская империя расширилась и стала включать в себя мусульманские территории, она установила финансируемые правительством институты, духовные управления, чтобы регулировать дела подчиненных мусульман.
Несмотря на то что советское правительство хотело вымести вон религиозную веру, оно сохранило в отдельных регионах Советского Союза эти органы управления.
В советское время эти небольшие административные органы, полностью подконтрольные КГБ и МВД, естественно, имели своей целью скорее ограничить влияние ислама, чем защитить и распространить эту веру. В результате ему стал противостоять так называемый "неофициальный", "подпольный" ислам.
До 1980-х подпольный ислам, будучи весьма жизнеспособным, не имел все же реальных возможностей публичной деятельности. Но при последнем президенте СССР Михаиле Горбачеве и еще в большей степени после распада Советского Союза он вышел на поверхность. Многие российские мусульмане надеялись, что смогут теперь придерживаться своей веры без вмешательства властей.
Однако этого не произошло. Напротив, духовные управления не только продолжали существовать, но их стало больше, они часто боролись между собой за поддержку правительства на региональном или федеральном уровне, а не заботились о продвижении дела ислама.
В свою очередь правительство, особенно при президенте Путине, рассматривает эти структуры как единственных истинных представителей ислама и потенциальных союзников Москвы в ее попытках остановить радикализацию мусульман и одержать верх над исламским терроризмом.
К сожалению, отмечает Ярлакыпов, бюрократический подход дорого обходится Москве: "Любой назначенный или навязанный с помощью власти муфтий будет в глазах верующих нелегитимен, и возникнет достаточно большое поле для оппозиционных настроений", – говорит он.
Более того, нередко отмечаемая неспособность или нежелание официальных исламских структур защищать права мусульман перед государством снижает их авторитет среди верующих, открывая тем самым путь радикалам, которые завоевывают влияние, распространяющееся на все большее количество российских мусульман.
Преодолеть советское наследие будет непросто, заключает Ярлакыпов. Он считает, что может быть только один путь: российские мусульмане должны получить возможность иметь собственных "авторитетных неформальных духовных лидеров", а правительство должно больше внимания уделять им, а не собственным креатурам.
Но в настоящее время ни Кремль, ни мусульманские лидеры не проявляют готовности к этому. В результате появляющиеся неформальные лидеры могут быть не готовы к диалогу с правительством и будут более открыты для идей тех, кто считает, что с этим правительством нужно бороться, или, по крайней мере, поддерживать тех, кто с ним борется.