Как вспомнил театровед Алексей Моров, "на зону" он угодил еще в 1945-м, по 58-й статье. Пару лет спустя его перевели в воркутинские лагеря, в поселок Абезь. Там он встретил старого знакомого - Леонида Оболенского, который работал в клубе. Товарищи получили "аудиенцию" у местного начальства полковника Барабанова и предложили организовать настоящий лагерный театр.
Василий Барабанов был страстным театралом и горячо поддержал идею. Чтобы оформить идею юридически, работу театрального коллектива сделали одним из важных элементов культурно-воспитательной работы. По нормам ГУЛАГа, на каждого зэка полагалось расходовать 1,5 копейки в день "на культурные нужды". Если умножить эту мизерную сумму на тысячи обитателей лагерей и увеличить в 365 раз - по числу дней в году, - получится капитал. Его-то и решил Барабанов своей властью израсходовать на театральный коллектив.
Барабанов лично подписал Морову бумагу, разрешающую свободное, без конвоира, передвижение в пределах зоны лагерей и дающую право отбирать среди контингента нужных людей. С этим "мандатом" он отправился по всем колониям искать артистов, музыкантов, художников.
В "Барабановском театре" насчитывалось более 200 человек: драматическая и опереточная труппы, симфонический оркестр, джаз. Почти все артисты сидели по "политическим" статьям, единственным уголовником был вор в законе Борис Вершковский.
"Боря поначалу никак не мог расстаться с блатными привычками, - рассказал Моров. -Например, запросто посылал по матушке, когда звали на репетицию, а он был не в настроении. Даже грозил "поставить на перо" беспокоящих его "фраеров". Да и на сцене порой чересчур увлекался, входя в роль. Мы однажды ставили отрывок из "Горя от ума". Так наш Борис, игравший Чацкого, в запале виртуозно обложил Фамусова пятиэтажным матом!"
Сам Алексей Моров стал заведующим художественной и постановочной частью. А режиссировать постановки доверили Леониду Оболенскому. "Он происходил из княжеского рода, считался одним из зачинателей советского кинематографа, дружил с Эйзенштейном, - вспоминала участница "барабановского театра" Зоя Марченко. - В свое время вынужден был эмигрировать, но не выдержал разлуки с родиной и решил вернуться в Союз. Прекрасно понимая, что в большевистской России его может ждать лагерный срок, Леонид Леонидович специально целый год перед возвращением жил в монастыре, приучая себя к суровым лишениям".
Как вспоминал сам Оболенский, первая его встреча с полковником Барабановым произошла в Абези, когда он предложил мне поставить в ДК строительства какую-нибудь оперетту. Он возразил тогда, что этот жанр ему не мил. "Он спросил, может ли кто-либо из коллег в Москве помочь? Я назвал Эйзенштейна. "Хорошо. Но не пишите ему прямо. У вас супруга артистка, вот через нее". Так получил я там, в лагере, от Эйзенштейна великолепный режиссерский план постановки оперетты - озорной и эксцентричный!", - вспоминает Оболенский.
Актеры
В лагерной оперетте пела Дора Петрова, бывшая когда-то солисткой императорского театра в Петербурге. А балетмейстером был Федор Редин, который на воле занимался с балетной труппой Большого театра, а потом угодил на зону - по слухам, за гомосексуализм.
В драматической труппе работали "радловцы". В 1942 году Театр Ленсовета во главе с Эрнестом Радловым эвакуировали на Северный Кавказ. Там артисты попали в плен, их вывезли в Германию и заставили выступать в лагерях перед русскими переселенцами. За это после победы "радловцы" оказались в ГУЛАГе. Среди музыкантов был пианист Всеволод Топилин - первый аккомпаниатор знаменитого скрипача Давида Ойстраха.
Еще один оркестрант Сенте Ласко был сенатором в хортистской Венгрии. В свое время он освоил игру на виолончели, и в ГУЛАГе это хобби пригодилось опальному политику. Еще один "непрофильный" артист - певец Дмитрий Крайнов: этого доктора наук природа наградила прекрасным басом. В 1941-м во время археологических раскопок в Новгороде он угодил в лапы к немцам, сбежал, но получил от наших органов 10 лет "за измену родине".
Симфонический оркестр возглавил бывший дирижер одесского театра Николай Чернятинский. Во время оккупации он оставался в городе и даже ставил там оперные спектакли. Сотрудникам НКВД, появившимся в Одессе после изгнания гитлеровцев, такая идея просвещения немцев не понравилась, и Чернятинского отправили в лагерь.
Эстрадными музыкантами руководил известный в Советском Союзе джазмен Зиновий Бинкин. Еще до войны он несколько лет руководил Московским областным арестантским ансамблем, который располагался в одной из "ближних" зон - в Бескудникове. Однако в 1948-м Берия распорядился всех осужденных по 58-й статье, из Подмосковья убрать. Так Бинкин и его музыканты оказались на севере.
Среди подневольных артистов гулаговского театра была Ванда Савнор. Она успешно работала в Москве, была солисткой Музыкального театра Немировича-Данченко. Весной 1949 года арестовали ее мужа-инженера. Ванда Антоновна, узнав, что он увезен на строительство железной дороги на севере Сибири, без колебаний отправилась к мужу в заполярную Игарку, прихватив с собой маленького сынишку. Приезжую певицу сразу же позвали принять участие в работе театральной труппы.
"Театру зэков" помогали корифеи сцены
"Театру зэков" помогали и корифеи советской сцены, правда, заочно. Для "барабановцев" удалось "пробить" покупку необходимого оборудования и реквизита из Большого театра, где в то время проводили их замену. В результате из главного театра страны прислали осветительные приборы и несколько ящиков со сценическими костюмами. На некоторых из них сохранились нашивки с именами прежних владельцев: "Лемешев", "Козловский".
Сначала театр работал в Абези. Позднее, когда Барабанова назначили руководить строительством приполярной железнодорожной магистрали от Урала до Енисея, он и здесь наладил концертную деятельность. Бригады артистов были переведены в городок Салехард, в Игарку, в поселок Ермаково.
"Театралы" работали не только перед вольной публикой, но и перед заключенными. Время от времени они грузились в специально выделенные "агитвагоны" и ехали на гастроли по лагпунктам. Выступали обычно в больших бараках-столовых. Зэки посещали "культурное мероприятие" бесплатно - их бригадами приводили на концерт. Конвойные солдаты, сопровождавшие артистов на "гастролях", тоже участвовали в выступлениях: по прибытии на очередную зону они, переодевшись в штатское из костюмерной, работали билетерами и даже статистами на сцене.
Барабанов своих артистов ценил. Их кормили овощами, мясом из подсобного хозяйства, которое обслуживало главных сотрудников Управления строительства. Дирижерам, режиссерам и певцам-солистам выдавали дополнительный паек - молоко. Жили "театральные" в более благоустроенных бараках, руководителям коллектива выделили там даже отдельные комнатушки.
Распорядок дня у артистов тоже был особый - без обязательных команд "подъем" и "отбой"; разрешено не носить лагерную униформу, вместо нее по распоряжению Барабанова пошили настоящие костюмы. Нескольким ведущим актерам "за ударный труд" приказом начальника был даже сокращен срок заключения на 8 месяцев.
"Случались в нашем театрально-концертном кругу и трагедии, - рассказывал Лазарь Шерешевский. - У одной из артисток, Нади Скоблы, был роман с кем-то из "вольняшек", в результате молодая женщина забеременела и, чтобы не накликать на себя и своего возлюбленного лишних неприятностей, попыталась самостоятельно сделать аборт. В итоге с сильным кровотечением угодила в больницу. Многие пришли тогда сдать для нее кровь, но не помогло - Надя умерла".
На зоне покончил с собой художник-декоратор Дима Зеленков, работавший в крепостном театре. Он происходил из знаменитой семьи Лансере. Работал в Кировском театре, на финской войне попал в плен, а по возвращении оттуда угодил в сталинские лагеря. Периодически его одолевали приступы отчаяния. Первая попытка суицида случилась прямо во время концерта, за кулисами, но его успели спасти. Еще через несколько дней он повесился в уборной на улице.
Актрисы и певицы "крепостного театра" вызывали повышенный интерес гулаговского начальства и даже простых охранников. Такое внимание для некоторых кончалось плохо: они становились офицерскими любовницами. Те же, кто отвергали домогательства всемогущих людей в погонах, рисковали быть отправленными из театра на общие работы или даже вовсе лишиться жизни.
Лагерный театр просуществовал в СУЛЖДС несколько лет. После того как со строительства был отозван на другую работу полковник Василий Барабанов, судьба артистической братии оказалась под угрозой. В 1952 году опереточную труппу и симфонический оркестр распустили. Часть заключенных из их состава отправили работать в обычные лагерные бригады, а кое-кого перевели на Тайшетлаг, в лагеря строгого режима.