"История ведь абсолютно фольклорная, травестийная: герой спускается в ад, он сам без пяти минут (буквально!) мертвец - и вдруг он бьется о землю, оборачивается трикстером и ведет умопомрачительные абсурдистские диалоги со своим предполагаемым убийцей, достойные пера Хармса, Беккета или Ионеско.
Но с другой стороны это история о бессилии, о вербализации и карнавализации протеста, на чем стоит русская культура от Гоголя до Щедрина, от заветных сказок Афанасьева до частушки и советского политического анекдота: не в силах привлечь к ответственности исполнителей и заказчиков покушения на жизнь Навального, мы низводим разговор до уровня комического, до трусов, до "гульфика так называемого".
И так всегда: в России политический террор оборачивается карнавальной смеховой стихией, бахтинской эстетикой телесного низа: вспоминается "Ледяной дом" Лажечникова, пляска опричников в "Иване Грозном" Эйзенштейна или те же опричные оргии ("гусеница") у Владимира Сорокина. Вот и сейчас - вместо уголовного расследования и крупнейшего политического скандала, который в демократической стране неминуемо привел бы к смене власти - мы хихикаем и говорим о трусах. Смех как признак бессилия. И так раз за разом, домик для уточки, кроссовки Медведева, пуховик Сечина, трусы Навального - безопасная семиотика протеста в стране, где знаки подменили собой реальность.
(И еще одно, в сторону - трусы как символ уходящего года, потому что 2020й стал годом тела, физиологии, победой патологии над политикой, триумфом биологического над технологическим и социальным. Об этом будут две моих итоговых колонки года - следите, как говорится, за анонсами)".