"По большому счету, здесь сталкиваются утилитаристская этика максимизации общего блага ("коллективный иммунитет"), либертарианская этика недопустимости ограничения индивидуальной свободы (карантин морально неприемлем) и кантовская деонтология, говорящая о приоритете человеческой жизни и достоинства над предполагаемыми коллективными благами.
Основное противоречие здесь между утилитаризмом и кантианством, и характерно, что утилитаристская парадигма коррелирует с неолиберальной: сторонники "невидимой руки" рынка и противники государственного вмешательства точно так же являются сторонниками "невидимой руки" вируса и противниками карантина: хороший пример это Кох, на глазах превратившийся в Катона и Савонаролу, бичующего человечество за страсть к саморазрушению из страха перед вирусом. Антикарантинщики взывают к биологическому порядку, по сути, к естественному отбору, социал-дарвинизму ("те, кто должен помереть, помрут", по чеканной фашистской формулировке доктора-мясника) - к тому же отбору, что призван был сделать рынок, отсеяв тех, кто "не вписался".
С другой стороны, кантианский взгляд полнее всего выразил Хабермас, заявивший в интервью, что "усилия государств по спасению каждой человеческой жизни должны иметь абсолютный приоритет над утилитарным взвешиванием негативных экономических последствий", что в целом также согласуется с социально-либеральной этикой Джона Ролза. Для них основной нормативной силой и фундаментом социального порядка является жизнь и достоинство каждого индивида - в пределе, кантовская логика требует спасения даже безнадежно больных: здесь кантовская деонтология стыкуется с медицинской, с основополагающим понятием автономии пациента. Это, собственно, вопрос о том, стоит ли социальный порядок на экономике или на этике индивидуального достоинства: что мы боимся разрушить и что хотим сохранить в первую очередь.
И что характерно, подавляющее большинство правительств выбрали гуманитарную этику, даже если она означала экономический коллапс, способный породить гуманитарные же проблемы - сохранение нормативного консенсуса послевоенного Запада оказалось важнее экономических (пускай порой и рациональных) соображений. Я здесь не спорю о рациональности и долгосрочных перспективах каждой из стратегий, я говорю именно о сегодняшнем моральном выборе, который стал возможен только в 21 веке - тридцать или пятьдесят лет назад такое невозможно было себе представить, правил коллективный интерес.
И с третьей стороны, приходят либертарианцы, для которых свобода выше человеческой жизни, и говорят: чувак, где моя свобода? Интересно, что с ними сходятся левые критики типа Агамбена, которые также видят в карантинах наступление тотальной биовласти и чрезвычайного положения, которое останется с нами и после эпидемии - ослепленный собственными пророчествами о "голой жизни" и биополитическом концлагере, итальянский философ договаривается чуть ли не до конспирологии в духе Трампа и вакцины от Гейтса - хотя смешно было бы ожидать что чрезвычайное положение будут способны удержать Италия с ее распадающимся правительством или испанские социалисты.
И что совсем уже смешно, по их следам приходят диванные резонеры, сетевые борцы с цифровыми пропусками, которые до того не были замечены ни в свободолюбии, ни в свободомыслии, и точно так же стучат кулаком по столу, требуя снятия карантина и возвращения собственных прав. Тоже своего рода философия: ресентимент обиженных.
Но в целом, повторю, промежуточный итог таков: человечество не одолело вирус, не получило иммунитета, не изобрело вакцину, низверглось в спираль рецессии - но при этом зафиксировало важную моральную позицию, кантовскую логику абсолютного примата (а не относительной полезности) индивидуальной жизни, которая может стать более прочной основой будущего возрождения, чем иллюзорный экономический рост".