Смена режима представляется необходимым условием выхода страны из кризиса и ее развития. Рано или поздно это случится - ничто не вечно. Но как это может произойти?
Смена власти в результате парламентских и/или президентских выборов
Вряд ли надо доказывать, что в нашем варианте такой сценарий - наиболее благоприятный со всех точек зрения - невозможен. Причем, дело не только в том, что запретительные для оппозиции процедуры регистрации, произвол избиркомов и фальсификации при подсчете голосов страхуют власть от проигрыша. Даже если каким-то чудом все это удастся преодолеть, результаты не будут признаны, и никто офисов не освободит. В экстремальном варианте мы все видели это сейчас на примере Беларуси. Электоральные процедуры у нас для смены власти не предназначены.
Коллапс экономики
Многие считали, что режим стоит только на высоких ценах на нефть, а их падение автоматически приведет к смене власти. Некоторые ждали этого с надеждой, некоторые - с беспокойством, если не со страхом. Всем было понятно, что этот сценарий неизбежно будет сопровождаться большими проблемами для десятков миллионов людей и огромными социальными потрясениями. Но нефть упала, поднялась, снова упала, снова поднялась, но ничего не произошло. Правы были экономисты, говорившие, что запас прочности у российской экономики, несмотря на все проблемы и негативные тенденции, очень велик. Она не развивается, но и не рушится.
Катастрофа
Триггером смены системы может, в принципе, послужить масштабная природная или техногенная катастрофа масштаба Чернобыля. Дряхлеющие и неповоротливые управленческие структуры могут не справиться с вызовами, что, не исключено, повлечет за собой обвал системы. Это вариант столь же опасный для граждан, как и смена власти в результате экономического коллапса. Но он, как показывает еще не завершившаяся эпидемия Cоvid-19, тоже маловероятен. Очевидные ошибки власти в ходе пандемии, постоянные метания, запаздывания и ложь, крайне слабая поддержка государством людей и экономики не привели к обрушению государственных институтов или к масштабному возмущению. Привыкшие за долгие десятилетия рассчитывать только на себя люди, не ждали ничего от государства, а значит, не возмутились его неэффективностью.
Война
Собственно, война, фактически, идет все последние годы. Но ее особенностью в сравнении с войной в Афганистане или Чечне, не говоря уже о Великой Отечественной, является не только относительно небольшое число жертв (да простят меня родственники погибших!), но и, главное - слабая информированность общества о потерях среди наших солдат. Война на Донбассе подается как внутренний конфликт в Украине, в котором от действий Киева страдает мирное население, а Россия, вроде, и не участвует. Война в Сирии уже несколько раз завершалась победой. Число погибших среди личного состава Вооруженных Сил РФ оглашать запрещено, а конкретных солдат стараются хоронить тайно или, по крайней мере, не привлекая внимания к их гибели. Но если наше руководство втянется в войну столь масштабную, что скрывать потери станет невозможно, то те самые люди, которые сегодня поддерживают власть, могут возмутиться и в массовом порядке перейти на сторону ее противников.
В силу особенностей формирования наших Вооруженных Сил Груз-200 пойдет в основном в дома граждан как раз тех социальных слоев, которые являются сейчас опорой режима. Да, они скептически относятся к нынешней оппозиции, но в случае большой войны, несмотря на неизбежные внутренние репрессии, может быстро сформироваться и другая оппозиция с другими, более понятными и привлекательными для них лидерами и лозунгами. Как в этом случае сложится ситуация в стране, предсказать невозможно.
Не говорим здесь о мировой войне, так как в этом случае проблемы собственно нашего режима на фоне глобальной гибели становятся несущественными.
Массовые ненасильственные протесты
Триггером массовых протестов может послужить любая из вышеназванных причин, а также множество других событий, масштабных или не очень. Понятно лишь, что готовность к протестам в обществе достаточно высока. Однако опыт не только Беларуси и Венесуэлы, но и многих других стран показывает, что пока в распоряжении властей есть аппарат подавления и пока они готовы этот аппарат использовать, протесты не приводят к смене власти. "Стены этой тюрьмы", в отличие от стен Иерихона, не падают от звука труб, выводящих граждан на улицы.
Биология
Физический уход, особенно, внезапный, или тяжелая болезнь первого лица будут означать не просто смену "портретов", но и приведут к серьезной турбулентности - слишком многое в персоналистском режиме завязано на личные особенности, привычки и человеческие контакты главы системы и слишком слабы безличные процедуры, которые только и обеспечивают стабильность при смене лидеров. Вряд ли можно предсказать, ограничится ли все невидимой обществу борьбой наверху или битва на наследство примет характер открытых вооруженных столкновений между частными, фактически, армиями приближенных к сегодняшнему трону.
Династическая передача власти
Нельзя исключать и очередной операции "Преемник". Похоже, это может произойти только в том случае, если нынешний лидер сам осознает, что в силу объективных причин он скоро не сможет продолжить исполнение своих обязанностей, и будет, при этом, иметь достаточно времени, чтобы договориться о передаче власти. Турбулентность при этом варианте будет несколько меньшей, но совсем ее исключать тоже нельзя.
Революция
С одной стороны, она представляется маловероятной - нет раскола элит, народ в массе своей готов терпеть, у режима достаточно и войск, и на крайние случаи, денег. С другой - как давно было сказано, единственное, что мы точно знаем о революциях - это то, что мы не знаем, когда они происходят. Растущее недовольство уже почти не имеет легальных выходов - новая волна репрессивных законов и практик, фактически, криминализирует любые формы не только протестной, но, часто и гражданской активности. Яркий пример - закон о просветительской деятельности. В этих условиях радикализация части активистов становится неизбежной - власть сама провоцирует насильственные действия, делая это, возможно, вполне сознательно - чтобы создать повод для перехода к открытому террору.
Многие во власти успокаивают себя тем, что "настоящих буйных мало" - действительно, на условные баррикады готов идти крайне небольшой процент населения. Но, во-первых, в любой революции непосредственное участие принимают лишь очень немногие. Здесь важно не сколько народу готовы штурмовать королевский дворец, а сколько добровольцев будут его защищать. В августе 91 Белый Дом окружило сто тысяч москвичей - если бы не они, точнее, если бы не невозможность взять Белый Дом, не убив, как минимум, несколько десятков из них, ГКЧП бы победил. Но будет ли сегодня защищать режим кто-либо, кроме солдат? А они, как показывает мировой опыт, довольно часто "переходят на сторону народа".
Дворцовый переворот
А вот этот вариант, если раньше не вмешаются биологические обстоятельства, кажется все более вероятным. Режим перестает устраивать не только население - оно разобщено и не может непосредственно повлиять на ситуацию - но и элиты. Ответить на вопрос Некрасова: "Кому на Руси жить хорошо?", становится все труднее. Значительная часть "вельможных бояр", которых относили к бенефициарам режима герои Некрасова, в частных разговорах все чаще выражают недовольство происходящим и тревогу за будущее страны. Кроме того, многим из них политика режима наносит личный ущерб - противостояние с Западом резко осложнило им жизнь. Это, кстати, объективно относится и к ближайшему окружению президента. И все понимают, что при нынешнем лидере лучше не станет. А это уже одно из необходимых условий переворота. Март 1801 года не случился бы, если бы заговорщики не понимали, что элиты одобрят смену императора. И действительно, при сообщении о том, что государь "скончался апоплексическим ударом", на Невском состоялся стихийный праздник.
За время пандемии снизился и авторитет президента в "верхних десяти тысячах". Его сверхизоляция ударила по уважению к нему, породила обвинения в трусости, а передача ответственности за пандемию губернаторам подорвала созданный им в первые годы правления образ незаменимого медиатора элитных конфликтов. Вообще, представление о необходимости для управления системой каких-то выдающихся качеств сильно преувеличено. В "Золотом теленке" секретарша директора "Геркулеса" Полыхаева Серна Михайловна в течение нескольких часов, пока ее шеф сидел, запершись с Остапом Бендером в кабинете, фактически, управляла концерном. Оказалось, можно и без Полыхаева. Как в 1801 - без Павла.
Но есть фактор, снижающий вероятность переворота. И это не охрана - ее-то приближенные к престолу заговорщики могут и обойти - а опасение хаоса, который может возникнуть после. В 1801 было абсолютно очевидно, что вместо императора Павла будет не кто-нибудь, а именно император Александр, который всех заговорщиков устраивал. Нового Смутного времени не ожидалось. Таким образом, сегодня на пути дворцового переворота стоит нерешенность одной задачи - найти консенсусного Александра. Или мы просто не знаем, что эта задача уже решена?
Последствия
Проблема последствий требует отдельного разговора. Но предельно кратко можно сказать, что представляющиеся вероятными сценарии - а это Биология, Преемник или Переворот - не приведут, разумеется, к установлению демократических порядков - система останется авторитарной. Но, есть шанс, что новые распорядители власти поймут необходимость отказаться от наиболее одиозных практик во внутренней и внешней политике, что приведет к снижению уровня изоляции и расширению, пусть и небольшому, пространства свободы. Рая на земле это не сулит, но шансы у страны вновь появятся".