Нобелевская премия 2012 года по литературе присуждена китайскому писателю Мо Яню, объявил сегодня в Стокгольме представитель Нобелевского комитета, постоянный секретарь Шведской академии, писатель и историк Петер Энглунд. Премия литератору присуждена за его работы, в которых "галлюциногенный реализм сочетается с народными сказками, историей и современностью".
В прошлом году награду вручили шведскому поэту Томасу Транстремеру, известному как автор "экспериментальных хокку".
В рамках стартовавшей в Стокгольме 111-й нобелевской недели уже были вручены премии по физике, химии, физиологии и медицине. В Осло 12 октября будут объявлены лауреаты Нобелевской премии мира. Обладатель "Премии по экономике памяти Нобеля", учрежденной Банком Швеции, определится в понедельник, 15 октября.
Мо Янь - это литературный псевдоним китайского писателя Гуань Мое, который дословно переводится как "Помолчи". Мо Янь является почетным доктором Открытого университета Гонконга. Мировую известность прозаику принесли две его новеллы, которые легли в основу фильма "Красный гаолян", снятого в 1987 году режиссером Джаном Имоу. В начале 2000-х годов китайские режиссеры экранизировали еще ряд работ Мо Яня - вышли фильмы "Девушка Нуань" и "Счастье на час".
- Отрывки из произведений Мо Яня на русском языке
- Мо Янь - первый китайский писатель-нобелевский лауреат, признанный КНР
Неофициально Мо Яня зачастую называют китайским аналогом Франца Кафки и Джозефа Хеллера. Однако в России с творчеством литератора знакомы лишь эксперты, до последнего времени на русском языке публиковались только отрывки из некоторых произведений писателя.
Работы Мо Яня долгое время были запрещены на родине, отмечал в беседе с радио "Свобода" лингвист Игорь Егоров, работавший над переводами нескольких произведений писателя. Он, в частности, подготовил перевод романа "Страна вина", который вот-вот появится на полках книжных магазинов России. "Он написал уже 11 романов. Каждый роман - это, по моему мнению, целая картина того или иного среза современной китайской жизни", - отмечал переводчик. На форуме "Восточное полушарие" он опубликовал свой перевод романа Мо Яня "Большая грудь, широкий зад".
"Это книга очень необычная даже для самого Мо Яня, я ее и выбрал первой для перевода из-за необычности. Это такой чисто рекламный ход - чтобы привлечь внимание, потому что слишком мало у нас знают китайских авторов. А эта книга должна прозвучать. Потому что это острейшая сатира на нравы общества китайского, можно сказать, современного, потому что роман был написан в 1993 году, но все описанное в нем сохранилось", - рассказал Егоров РИА "Новости"
По его словам, в романе описываются пристрастия чиновников и партийных функционеров к напиткам, еде, ко всяким кулинарным деликатесам.
"Причем доходит дело до того, что в прокуратуру одной из провинций приходит заявление о том, что в одном из уездов партийные функционеры дошли до того, что детей специально выращивают специально для приготовления из них блюда. С этого начинается книга. В ней и расследование, и переписка одного начинающего литератора с самим автором, и дополнительные новеллы. То есть, это такой мета-роман, составленный из многих частей, и автор постепенно ведет читателя к тому, что реальность начинает смешиваться с тем, что пишут друг другу Мо Янь и начинающий литератор. Все смешивается, получается психодель. Это такой метод, чтобы показать, насколько все безумно вокруг", - пояснил переводчик.
Он отметил, что роман "Страна вина" был одно время запрещен в Китае, потому что Мо Янь якобы сказал "слишком много правды о современном обществе". Но симпатия публики и то, что его слишком много издавали прежде, помогло побороть официальную цензуру. Роман печатался, правда, с купюрами.
"Мо Янь не получил никакого специального образования, он самородок, из крестьянской семьи, служил в армии. Но он настолько китайский писатель, настолько воплощает в себе традиции классического китайского романа, такого как "Речные заводи", например, и настолько умело и органично сочетает это с современными тенденциями мировой литературы - маркесовскими, фолкнеровскими, что в конце концов получается очень оригинальное явление", - добавил Егоров.
По его словам, в настоящий момент вышло 11 романов Мо Яня, "и все они очень разные, представляют разные срезы китайской жизни - есть про крестьян, про город, есть и такой роман, за который Мо Яня назвали китайским Кафкой".
"У него стиль хорошего рассказчика, у которого органично сплетаются реальность и нереальность", - отметил переводчик.
Кого прочили в лауреаты
По традиции список претендентов на получение одной из самых престижных мировых премий держат в секрете. Причем не только до церемонии объявления лауреатов - имена тех, кто был достоин награды в этом году, удастся узнать лишь через 50 лет.
Обычно в списке, составляемом самой академией в начале каждого года, значится до 350 имен писателей и поэтов. В апреле этот список сокращается до 15-20 человек и затем - до пяти кандидатов, из которых в октябре члены академии выбирают большинством голосов одного, отмечает РИА "Новости".
Накануне объявления лауреатов литературного "Нобеля" многие эксперты пытались угадать, кто может ими стать. Традиционно на ажиотаже, создаваемом вокруг награждения, зарабатывают букмекеры. Согласно их данным, основанным на числе ставок за того или иного претендента, в этом году безусловным фаворитом являлся японский писатель Харуки Мураками. Также в пятерке лидеров, по версии букмекеров из компании Ladbrokes, - венгерский прозаик Петер Надаш, ирландец Уильям Тревор, канадка Элис Манро. Лауреат премии Мо Янь также входил в пятерку фаворитов. Не первый год в списке - сирийско-ливийский поэт Адонис, американский поэт и исполнитель Боб Дилан, алжирская писательница и кинорежиссер Ассиа Джебар.
Букмекеры из компании Unibet среди фаворитов называли голландца Сейса Нотебома, итальянку Дачию Мараини, американку Джойс Кэрол Оутс. А сотрудники Гетеборгской книжной и библиотечной ярмарки полагали, что Нобелевская премия по литературе должна уйти в США: среди возможных призеров называли, в частности, писателей Дона Делилло и Кормака Маккарти.
Отрывки из произведений Мо Яня на русском языке
"Взгляд Дин Гоуэра продолжал блуждать по залу: большой круглый ресторанный стол с тремя уровнями; на первом расставлены приземистые стаканы для пива, стеклянные бокалы для вина на высоких ножках, рюмки для крепких напитков на ножках повыше, керамические чайные кружки с крышками, палочки для еды под слоновую кость в футлярах, разнокалиберные тарелки, большие и маленькие чашки для еды, ножи и вилки из нержавей-ки, высококачественные сигареты "чжунхуа" и "юньинь", американские "Мальборо", английские "555", филиппинские сигары, заказные спички с большими красными головками в красочных коробках, позолоченные газовые зажигалки и пепельницы из искусственного хрусталя в форме павлина с распущенным хвостом. На втором уровне уже стояло восемь блюд: лапша с яйцом и сушеными креветками "хай ми", ломтики жгучеострой говядины, цветная капуста под соусом карри, кружочки огурца, холодные утиные лапки, подслащенный корень лотоса, сердечки сельдерея, хорошо прожаренные скорпионы. Человек бывалый, Дин Гоуэр не увидел в этих холодных закусках ничего особенного - ничего, что могло бы удивить. На третьем уровне стоял лишь ощетинившийся шипами кактус в горшке. От одного вида кактуса все зачесалось и стало не по себе. "И чего было не поставить свежие цветы?"
При рассаживании все принялись вежливо уступать друг другу лучшее место. По мнению Дин Гоуэра, за круглым столом не могло быть более и менее почетных мест, но парт-секретарь с директором настаивали, что место у окна самое почетное. Там ему пришлось и сесть, а партсекретарь с директором расположились вплотную по обе стороны.
По залу сновали ярко-красные, как знамена, официантки. От них расходились волны прохладного воздуха, разгонявшие по всему залу этот странный запах, который естественным образом мешался с запахом пудры на лицах девиц, кисловатым потом из подмышек и ароматами из других мест. При этом он бил в нос все меньше, и внимание Дин Гоуэра переключилось на другое.
Прямо перед ним появилось небольшое полотенце абрикосового цвета. Оно свешивалось с широких щипцов из нержавейки, и от него шел пар. Вздрогнув от неожиданности, Дип Гоуэр принял полотенце, но руки вытирать не стал, а сначала бросил взгляд туда, откуда появились щипцы, и увидел очень белую маленькую ручку, крутое личико и прикрытые ресницами черные глаза. Веки у девицы спускались складками, и создавалось неприятное впечатление, будто на глазу у нее то ли шрам, то ли парша, хотя на самом деле оказалось, что это не так. Насмотревшись на нее, он вытер горячим полотенцем лицо и руки: полотенце пахло каким-то парфюмом с запахом гниющих яблок. За этим низкопробным ароматом он уловил еще и вонь вчерашней спермы. Едва он закончил вытирать руки и лицо, те же щипцы забрали полотенце обратно". ("Страна вина")
"С кана, на котором недвижно возлежал пастор Мюррэй, было видно, как яркая полоска красного света упала на розоватую грудь Девы Марии и пухлое личико Божественного младенца у нее на руках. От дождей прошлым летом крыша дома протекла, на написанной маслом картине остались желтоватые потеки, а на лицах Девы Марии и Младенца Христа застыло какое-то отсутствующее выражение. В ярко освещенном окошке повис, раскачиваясь под легким ветерком на тонких серебряных нитях, паучок сичжу. "Утром приносит счастье, вечером - богатство", - сказала однажды, глядя на такого паучка, эта красивая бледная женщина. Какое мне может быть счастье?" В голове промелькнули привидевшиеся во сне причудливые формы небесных тел, на улице протарахтели тележные колеса, откуда-то издалека с болотистых низин донеслись крики красноголовых журавлей, недовольно заблеяла молочная коза. За окном, шумно тыкаясь в оконную бумагу, хлопотали воробьи. В тополях за двором перекликались сороки, "птицы счастья". "Сегодня, похоже, день точно какой-то счастливый". Сознание вдруг заработало четко и ясно: в лучах ослепительного света откуда ни возьмись явилась эта красивая женщина с огромным животом. Ее губы беспокойно подрагивали, словно она хотела что-то сказать. "Ведь на одиннадцатом месяце уже, сегодня точно родит". Пастор тут же понял, что стоит за паучком и криками сорок. Он тут же сел и спустился с кана.
С почерневшим глиняным кувшином в руках пастор вышел на улицу за церковью и тут же увидел Шангуань Люй, жену кузнеца Шангуаня Фулу, которая, согнувшись, мела улицу перед кузницей метелкой для чистки кана. Сердце у него забилось, и он дрожащими губами еле слышно произнес: "Господи... Господи всемогущий..." Перекрестился негнущейся рукой и, медленно отойдя за угол, стал наблюдать за женщиной. Рослая и дебелая, она молча и сосредоточенно сметала прибитую утренней росой пыль, аккуратно выбирая и отбрасывая в сторону мусор. Двигалась она неуклюже, но движения были исполнены невероятной силы, и золотистая метелка из стеблей проса казалась в ее руках игрушечной. Собрав пыль в совок, она примяла ее большой ладонью и выпрямилась.
Не успела Шангуань Люй завернуть к себе в проулок, как позади послышался шум, и она обернулась, чтобы посмотреть, в чем дело. Покрытые черным лаком ворота Фушэнтана, самой богатой усадьбы в округе, широко распахнулись, и оттуда выбежали несколько женщин. В каком-то рванье, с лицами, вымазанными сажей. "С чего бы это так вырядились фушэнтановские? Ведь всегда щеголяли в шелках и бархате и никогда не появлялись на люди не напомаженные и не нарумяненные?" Из конюшни напротив усадьбы на новенькой коляске на резиновых шинах и с навесом из зеленоватой ткани выехал кучер по прозвищу Старая Синица. Коляска еще не успела остановиться, а женщины уже наперегонки стали забираться в нее.
Кучер присел на корточки перед одним из мокрых от росы каменных львов и молча закурил. Из ворот широким шагом вышел управляющий Сыма Тин с охотничьим дробовиком в руках. Двигался он бодро и проворно как молодой. Кучер торопливо вскочил, не сводя с него глаз. Управляющий вырвал у кучера трубку, несколько раз шумно затянулся и поднял глаза к розовеющему рассветному небу: - Трогай, - приказал он, зевнув. - Жди у моста через Мошуйхэ, я скоро.
Держа вожжи в одной руке и кнут в другой, кучер повернул коляску. Женщины за его спиной громко переговаривались. Кнут щелкнул в воздухе, и лошади тронули с места рысью. Зазвенели медные бубенцы, и коляска покатилась, поднимая облако пыли.
Сыма Тин остановился посреди улицы, беспечно помочился, надув целую лужу, крикнул вслед удалявшейся коляске, а потом прижал к груди дробовик и стал карабкаться на наблюдательную вышку три чжана высотой, сооруженную у дороги из девяноста девяти толстых бревен. На небольшой площадке наверху был укреплен красный флаг. Ветра не было, и влажное полотнище безжизненно свешивалось с древка. Шангуань Люй видела, как Сыма Тин, вытянув шею, вглядывается куда-то на северо-запад. Со своей длинной шеей и вытянутыми губами он походил на пьющего воду гуся. Он то скрывался в белой пелене перистой дымки, то снова появлялся. Кроваво-красные отблески зари окрашивали его лицо красными бликами. Шангуань Люй казалось, что на этом красном, как петушиный гребень, лице лежит слой солодового сахара, блестящего, липкого, от которого глаза болят, если на него долго смотреть. Двумя руками он поднял берданку высоко над головой. До нее донесся негромкий щелчок: это ударник стукнул о капсюль. Сыма Тин, торжественно ждал, долго, очень долго. Ждала и Шангуань Люй, хотя от тяжелого совка уже ныли руки и болела шея, потому что приходилось высоко задирать голову. Сыма Тин опустил ружье и надул губы, как обиженный ребенок. "Ах, тудыть тебя, - услышала она, как он честит ружье. - Еще смеешь не стрелять!" Он снова поднял его и нажал курок. Прогрохотал выстрел, из дула вырвался яркий язычок пламени, который застлал свет зари и высветил красное лицо Сыма Тина. От резкого звука разлетелась висевшая над деревушкой тишина, и в один миг все небо залило яркими красками солнечного света, словно стоявшая на облачке фея рассыпала вокруг мириады прекрасных лепестков. У Шангуань Люй даже сердце забилось от восторга. Считалось, что она всего лишь кузнецова жена, но в кузнечном деле она была гораздо искусней мужа, и от одного вида железа и огня у нее начинала бурлить и быстрее бежать по жилам кровь. На руках вздуваются мускулы, словно узлы на пастушеском биче, черное железо бьет в красное, искры летят во все стороны, одежда пропитана потом, он течет струйками меж грудей, и все пространство между небом и землей исполнено бьющего в нос запаха железа и крови. Вверху, на помосте Сыма Тина чуть отбросило отдачей назад. Влажный утренний воздух стал наполняться дымом и запахом пороха. Сыма Тин раз за разом обходил платформу, набирал полную грудь воздуха, и его громкий крик разносился предупреждением по всему северо-восточному Гаоми: "Земляки! Японские дьяволы идут!" ("Большая грудь, широкий зад")
Мо Янь - первый китайский писатель-нобелевский лауреат, признанный КНР
Мо Янь - не первый китаец, получивший Нобелевскую премию по литературе. В 2000 году Нобелевскую премию по литературе получил первый в истории китаец по имени Гао Синцзэнь, однако Китай официально не признает этого писателя своим.
Этот новеллист, драматург и режиссер был хунвэйбином во время Культурной революции. Потом увлекся французским языком и литературой, учился в Париже, стал много писать, начал ставить в Китае пьесы в европейском стиле. За отход от святых традиций национального театра подвергся жесткой критике, бежал в Париж, где в 1989 году после расправы над студентами на площади Тяньаньмэнь попросил политического убежища. Потом получил и французский паспорт, а свою историческую родину стал жестко критиковать за приверженность однопартийной диктатуре. "В результате в Пекине его из числа китайцев официально вычеркнули, своим не считают, и присужденная бывшему товарищу Гао Нобелевская премия по литературе у властей КНР никакой гордости не вызывает", - пишет в своем блоге на сайте "Эха Москвы" журалист Василий Головнин.
Он отметил, что не сложилось у Китая и лауреатом Нобелевской премии мира 2010 года и тоже отчасти литератором Лю Сяобо. "Этот диссидент со стажем то сидел, то каялся в своих политических ошибках и выходил на свободу, то опять сидел. С 2003 года возглавил китайский ПЕН-центр, а в 2008 году подписал знаменитую "Хартию-08" с требованием демократических реформ. Ответ властей был стандартным: в 2009 году Лю Сяобо дали 11 лет за "подстрекательство к подрыву государственного строя". А в 2010 году присудили с подачи Вацлава Гавела Нобелевскую премию мира, что обиженный Пекин назвал "ошибкой", "политически мотивированным решением". О награде узнику-диссиденту печать КНР не сообщала, а его жена по сей день находится под жестким домашним арестом, ей не разрешают даже пользоваться телефоном".
Как отмечает обозреватель, с Мо Янем такого не произойдет - "он в прекрасных отношениях с властями, занимает солидный пост заместителя председателя Союза китайских писателей. И при этом очень неплохой беллетрист. Ма Яня считают последователем фантастического реализма Маркеса, сторонником яркого, гипертрофированного языка, он не боится шокирующих описаний насилия и секса. За что, кстати, одно время подвергался товарищеской критике в КНР".