Социолог наблюдает за сменой официальной риторики в связи с восстановлением отношений с Турцией и задается вопросом, как отреагируют государственные СМИ, если Кремль решит помириться с Украиной. Подобное уже было описано в антиутопии Оруэлла, напоминает он.
"В один день кампания разжигания ненависти против Турции закончилась. Пропаганда мгновенно развернулась на 180°. Турция уже не враг, а друг. Россияне спешно покупают туры в еще недавно невидимую страну. И кажется, так было всегда, - пишет Игорь Эйдман в Facebook. - Завтра власти решат помириться с Украиной и в один день также начнут делать вид, что "ничего и не было". Киселев по зомбоящику будет рассказывать о том, что Бандера всегда был другом России, а отколоть Донбасс от Украины пытались агенты ЦРУ, чтобы "поссорить два братских народа". Стрелков-Гирькин будет арестован и после соответствующей обработки "возьмет вину на себя". Многие россияне во все это охотно поверят.
Из "1984" Оруэлла про кульбиты ненависти путинского ТВ, Киселева и Ко:
"Корчась от ненависти, карлик одной рукой душил за шейку микрофон, а другая, громадная на костлявом запястье, угрожающе загребала воздух над головой. Металлический голос из репродукторов гремел о бесконечных зверствах, бойнях, выселениях целых народов, грабежах, насилиях, пытках военнопленных, бомбардировках мирного населения, пропагандистских вымыслах, наглых агрессиях, нарушенных договорах. Слушая его, через минуту не поверить, а через две не взбеситься было почти невозможно. То и дело ярость в толпе перекипала через край, и голос оратора тонул в зверском реве, вырывавшемся из тысячи глоток.
Речь продолжалась уже минут двадцать, как вдруг на трибуну взбежал курьер и подсунул оратору бумажку. Тот развернул ее и прочел, не переставая говорить. Ничто не изменилось ни в голосе его, ни в повадке, ни в содержании речи, но имена вдруг стали иными. Без всяких слов по толпе прокатилась волна понимания. Воюем с Остазией! (...)
Оратор, еще державший за горло микрофон, продолжал речь без заминки, сутулясь и загребая воздух. Еще минута - и толпа вновь разразилась первобытными криками злобы. Ненависть продолжалась как ни в чем не бывало - только предмет стал другим.
Задним числом Уинстон поразился тому, как оратор сменил линию буквально на полуфразе, не только не запнувшись, но даже не нарушив синтаксиса".